Первым делом он облизал сканером подпись под портретом. «Tatiana Larina» – проступило на дисплее.

«Значит, Tatiana – это фамилия. А Larina – имя!»

Додар неописуемо обрадовался.

«Larina… Larina…» – повторял он, беззвучно шевеля полными смуглыми губами.

Поначалу он делал ударение на французский манер – на последнем слоге. Но вскоре обнаружил, что если похерить вторую гласную «а» и перенести ударение на «i», получится даже нежнее. Ведь Larin – это как Ясмин или Гарбин, почти нормальное женское имя. Додар удовлетворенно ухмыльнулся: ещё одна загадка разгадана!

Боевые товарищи были начеку.

– Чего ты там лыбишься? – мрачно поинтересовался рядовой Саккар.

– Что, нельзя?

– Слышал, семнадцатый пост орхидеи сожрали?

– Вчера ж вроде был пятнадцатый?

– Может, и пятнадцатый…

– Так пятнадцатый или семнадцатый?

– Хрен его разберёт!

– Я думал, официально сообщили.

– Да нет, слухи только…

– «Слухи есть наивреднейший инструмент деморализации солдата, психическое оружие массового поражения!» – процитировал Додар из речи адмирала Шахрави перед Народным Диваном. Незадолго до отправки на фронт они учили её наизусть. – Вот дождёмся, когда командование реальную информацию пришлёт, тогда и поговорим.

– Дождёшься ты, как же… – ворчал в ответ Саккар.

С недавних пор Додар физически не мог поддерживать беседы о хищных орхидеях. Да, они опасны. И, без сомнений, следует держать ухо востро, не то удушливой ночью какой-нибудь особо шустрый цветочек протянет к тебе свои чувствительные к инфракрасному излучению корни-щупальца, задушит тебя и высосет, как паук муху. Да, такие случаи бывали. И якобы неоднократно. Всё это очень, очень важно. Но даже о самом важном невозможно говорить три часа каждый день!

Последние слова Додар был готов проорать дурным надсадным голосом. Когда его товарищи принимались привычно дивиться проделкам людоедских растений, Додару казалось, что Larin из книжки смотрит на него укоризненно.

Итак, Саккар ушёл обиженным. Ведь орхидеи – это только повод поболтать. Теперь они втроём – Саккар, Нух и сержант – будут шептаться, что Додар зазнался.

Только Додару было всё равно. Он поразительно легко переносил свою растущую отчуждённость от товарищей. Ведь теперь он был не одинок.

Помимо происков хищных орхидей, чьи оборчатые расхристанные туши они с упоением счищали со ствола и ветвей в качестве утренней гимнастики, в дежурных ходили ещё две темы.

Первая: когда наконец пришлют обещанное чудо-оружие, которое выкурит русских из джунглей?

И вторая: когда же всё-таки их отправят в Москву, где каждый боец сможет помочиться на небоскрёбы Красной Площади?

Шли недели, с Москвой ясности не прибавлялось. Но чудо-оружие действительно прибыло. Им оказался… вольтурнианский всеяд. Тварь отвратительная, да вдобавок ещё и «акселерированная», с улучшенной управляемостью и способностью соображать.

В вивариях на планете Вольтурн этих зверьков наплодили в числе, близком к апокалиптическому. Благо размножались всеяды четыре раза в год, а ели, в полном согласии со своим названием, даже помои и просроченные ядохимикаты.

Предполагалось, что шустрые и злобные вольтурнианские всеяды, способные плеваться кислотой, кусаться и отравлять воздух неописуемой вонью (правда, последнее лишь в период спаривания), быстро наводнят леса Грозного и сделают жизнь русских партизан невыносимой.

О том, насколько сильно отравлена жизнь русских, обитателям поста № 9 судить было сложно. С собственной же ясность была полной: отстрел всеядов стал для них такой же рутиной, как и очистка радиуса безопасности от орхидей.

Поначалу сержант Руз не решался отдать приказ на истребление безголовых, отталкивающего вида тварей. Ведь всё-таки казённое добро. Но после того, как рядовому Саккару плевок всеяда прожёг голень до самого сустава, сержант переменил мнение.

По «чудо-оружию» стреляли одиночными из автоматов, и даже, случалось, из пулёметов, которыми были оборудованы стрелковые площадки первого этажа. Азартно, с озорными прибаутками наблюдали за тем, как пули разносят в клочья диспропорциональные многоногие тушки. Между соседними постами установилось даже нечто вроде состязания, кто сколько завалит.

– Исчадия Ангра-Манью, – шипел Додар, выцеливая тварей в малахитовой шапке соседнего дерева.

– Патроны береги, – ворчал сержант.

– Дети грязи, вот я вас сейчас…

Несколько последних дней тема детей интересовала Додара весьма живо. Началось, как обычно, с книги.

На одной из картинок была изображена Larin, передающая письмо круглолицему мальчику лет семи. Додару вдруг подумалось, что мальчик этот – сын Larin, уж больно ласково касалась она рукой его белокурой головки. Из того факта, что у совсем молодой Larin есть сын, следовало, что она принадлежит к касте пехлеванов, а может, и заотаров, каковые, в отличие от демов и энтли, обладали безусловным репродуктивным правом с 15 лет. Между прочим, это означало, что у Larin должен быть и муж! Выходит, хилый, с дегенеративным лицом и нелепо зачёсанными на лоб волосами мужчина, который встречается на большей половине иллюстраций, и есть этот самый муж!

Поначалу Додар опечалился. Он хотел для своей Larin лучшей судьбы. Но потом решил, что раз Larin нравится хилый Evgeni, значит, лучше ей быть с ним.

Несмотря на суровость воспитания, рядовой Додар был добрым человеком.

Фантазировать было гораздо интересней, чем читать. Тем более что переводчик плохо брал текст. То и дело умная машинка требовала подключить какую-то загадочную «энциклопедию», но где её достать, Додар понятия не имел, спрашивать же у сержанта стеснялся.

Когда очередная попытка продраться сквозь стихотворный бурелом оканчивалась фиаско, Додар откладывал книгу и размышлял. Что же это получается, если действие происходит в прошлом, может даже, в прошлом веке, значит, среди тех русских, которых штурмовики поливают зажигательной росой, могут быть и внуки Larin? «Значит, с ними мы и воюем?»

В этой связи мысль о плене перестала казаться Додару кощунством. Ещё на родной планете Вэртрагна Додар вместе со своим закадычным товарищем Хавизом поклялся у чаши Священного Огня перекусить себе язык, если судьба распорядится так, что они окажутся безоружными перед лицом врага. Но теперь эта клятва уже не казалась Додару нерушимой. Ведь тогда он представлял себе врага иначе… Как? Ну, как ракообразного чоруга… Как отталкивающего вида робота… Да мало ли как? В конце концов, можно сначала сдаться, а уже потом перекусить себе язык. Додару мучительно хотелось удостовериться, правда ли, что у русских женщин такие тонкие талии. А ведь русские, должно быть, не так злонравны, как другие племена Объединенных Наций. В книге они всё время вспоминают Творца Всего Сущего Ахура-Мазду (так переводчик транслировал слово «Bog»). И потом, если их взрастили такие матери, как Larin, они просто не могут быть нравственно безнадёжными, наверняка Народный Диван смог бы их перевоспитать! В общем, вариант с самоубийством Додар оставлял теперь на самый крайний случай.

Думал Додар и о том, как восприняла бы Larin его ухаживания.

Уже проваливаясь в сон, он видел себя и Larin в Центральном Хосровском парке, возле знаменитой статуи «Девушка с ловчим соколом». В унизанных кольцами руках Larin букет чайных роз, приторно-жёлтых, огненно-оранжевых, их колючие стебли спеленуты белой салфеткой с кружевной каймой… Додар не сомневался, Larin согласилась бы пойти с ним в парк. Вот они на Аллее Ткачей. Он останавливает тщедушного разносчика, чтобы купить Larin сладостей и имбирной воды. Даёт продавцу щедрые чаевые, тот громко благословляет Додара и весь его род. Larin смеётся, проходящие мимо мужчины смотрят на него, Додара, завистливо и ревниво…

Один негодяй, друг Хавиза, однажды рассказывал Додару о своих интрижках с женщинами Объединённых Наций. Он служил стюардом на пассажирском лайнере межзвёздного класса, летал на Землю. Додар почти запомнил, как назывался город, где друг Хавиза бывал – не то Берлик, не то Берлиз… В этой Европейской Директории, рассказывал летун, женщины просто обожают парней из Конкордии – бронзовокожих, с упругими бицепсами и сильными ягодицами. «Ещё бы!» – с гордостью подумал тогда Додар. Ведь матрицу для их «воплощения» делали не с кого-нибудь, а с самого великого Гаура, чемпиона Конкордии по лёгкой атлетике!